Бодрийяр:
" Вещи как бы болеют раком: безудержное размножение в них внеструктурных элементов, сообщающее вещиее самоуверенность, - это ведь своего рода опухоль. А между тем именно на таких внеструктурныхэлементах (автоматике, аксессуарах, несущественных отличиях) зиждется вся система моды иуправляемого потребления ^ 1 . Именно к ним, как к своему завершению, стремится техническаяэволюция. В них вещь, изначально перенасыщенная, внешне пышущая здоровьем в своих метаморфозах,истощается в судорожно-броских изменениях формы."
"Техническое общество живет стойким мифом о непрерывном развитии техники и о нравственном«отставании» от нее людей. Оба аспекта взаимосвязаны: благодаря «стагнации»
137
нравов технический прогресс получает новый облик, предстает как единственная надежная ценность,как высшая инстанция нашего общества; тем самым получает оправдание и весь строй производства.Под прикрытием морального противоречия уходят, таким образом, от противоречия реального,состоящего в том, что современная система производства, работая для реального технологическогоразвития, сама же ему и противится (а тем самым противится и перестройке социальных отношений).Миф об идеальной конвергенции техники, производства и потребления прикрывает собой всевозможныепротиво-целесообразности в политике и экономике. Да и вообще, как может система техническихсредств и вещей гармонически развиваться, в то время как система отношений между производящими ихлюдьми переживает стагнацию или регресс? Люди и техника, потребности и вещи взаимноструктурируют друг друга - к лучшему или к худшему. В ареале той или иной данной цивилизацииструктуры индивида и общества связаны с технико-функциональными особенностями едва ли неуниверсальным законом. Он действует и в нашей технической цивилизации: техника и вещи страдают оттой же порабощенности, что и люди, - процесс их конкретного структурирования, то есть объективныйтехнический прогресс, страдает от тех же задержек, отклонений и отступлений назад, что и процессконкретной социализации человеческих отношений, то есть объективный социальный прогресс.
Вещи как бы болеют раком: безудержное размножение в них внеструктурных элементов, сообщающее вещиее самоуверенность, - это ведь своего рода опухоль. А между тем именно на таких внеструктурныхэлементах (автоматике, аксессуарах, несущественных отличиях) зиждется вся система моды иуправляемого потребления ^ 1 . Именно к ним, как к своему завершению, стремится техническаяэволюция. В них вещь, изначально перенасыщенная, внешне пышущая здоровьем в своих метаморфозах,истощается в судорожно-броских изменениях формы. По словам Льюиса Мамфорда («Техника ицивилизация», с. 341 ), «с точки зрения техники перемены в форме и стиле суть признаки незрелости.
^ 1 См. ниже, «Модели и серии».
138
Они знаменуют собой переходный период. Капитализм же ^ 1 сделал этот переходный периодпостоянным». В качестве примера он приводит тот факт, что в Соединенных Штатах после героическойэпохи 1910-1940 годов, когда появились на свет автомобиль, самолет, холодильник, телевизор ит.д., новые изобретения практически прекратились. Вещи улучшались, совершенствовались, по-новомуоформлялись - делались привлекательнее, но без структурных нововведений. «Главное препятствие кдальнейшему, более полному развитию машины, - продолжает Мамфорд, - состоит в том, что вкус и модасвязываются с расточительством и коммерческой выгодой» (с. 303). Действительно, с одной стороны,второстепенные усовершенствования вещей, их усложнение и введение новых систем (систем безопасности, престижа) поддерживают в обществе иллюзию «прогресса», скрадывая необходимостьболее глубоких преобразований (это, так сказать, «реформизм» вещей). С другой стороны, мода,беспорядочно приумножая вторичные системы, является царством случая и вместе с тем бесконечногоповторения форм, где, следовательно, и концентрируется максимум коммерческих поисков. Междувертикалью техники и горизонталью прибыли, между непрестанным процессом превосходящих друг другатехнических изобретений и замкнутой системой вещей и форм, повторяющихся в интересах производства,существует фундаментальная противопоставленность.
Здесь-то и сказывается то, что вещи призваны служить заменой человеческих отношений. В своейконкретной функции вещь - это разрешение некоей практической проблемы. В несущественных же своихаспектах это разрешение некоего социального или психологического конфликта. Именно таковасовременная «философия» вещи у Эрнста Дихтера, пророка исследований мотивации: она сводится кубеждению, что любое напряжение, любой индивидуальный или коллективный конфликт разрешимыпосредством некоторой вещи («Стратегия желания», с. 81). Как на каждый день в году есть свойсвятой - так и для каждой проблемы есть своя вещь;
^ 1 Безусловно, для целого исторического периода влияние капитализма было здесь решающим. Но сдостижением известного уровня технической эволюции и доступности изделий и благ все становится нестоль ясно.
139
главное - в нужный момент изготовить ее и выбросить на рынок. Если Дихтер видит в этом идеальноерешение проблем, то Л.Мамфорд с большим основанием усматривает здесь решение вынужденное икритически рассматривает всю нашу цивилизацию через подобную концепцию вещи и техники как подменычеловеческих конфликтов: «Механическая организация зачастую представляет собой временную идорогостоящую замену настоящей социальной организации или же здоровой биологической адаптации» (с.244). «В некотором смысле машины санкционируют собой неэффективность общества» (с. 245). «Внашей цивилизации машина отнюдь не является знаком могущества социального строя, но знаменуетнередко его бессилие и паралич» (с. 366).
Нелегко определить, во что обходится обществу в целом такое отвлекающее действие техники (рабскизависимой от моды и форсированного потребления) по отношению к реальным конфликтам ипотребностям. Эти потери колоссальны. Если обратиться к примеру автомобиля, то сегодня труднодаже представить себе, каким он мог бы стать потрясающим орудием перестройки человеческихотношений, обеспечивая покорение пространства и стимулируя структурное преобразование целого рядатехнических процессов; однако он очень скоро оказался отягощен паразитарными функциями престижа,комфорта, бессознательной проекции и т. д., которые затормозили, а затем и вовсе заблокировалиразвитие его функции человеческого синтеза. Сегодня эта вещь находится в полной стагнации. Всеболее абстрагируясь от своей социальной функции транспортного средства, все более замыкая этуфункцию в рамках архаических пережитков, автомобиль переделывается, перестраивается ипреображается в безумном темпе, но в непреодолимых пределах раз навсегда данной структуры. Настадии автомобиля способна остановиться в своем развитии и целая цивилизация. Следует разграничивать три уровня, на которых параллельно происходит эволюция:
- техническое структурирование вещи (конвергенция функций, их интеграция, конкретизация,экономия),
- параллельное структурирование мира и природы (победа над пространством, контроль над энергией,моби-
140
лизация материи; все большая информированность, взаимосоотносительность мира),
- структурирование человеческой практики, индивидуальной и коллективной, в сторону все большей«относительности» и мобильности, открытая интеграция и «экономия» общества аналогично тому, чтопроисходит в передовых технических изделиях. В таком случае приходится констатировать, что привсей несогласованности, связанной с собственной динамикой каждого из этих трех уровней, ихразвитие по сути синхронно замедляется или же замирает. Техническое изделие, достигнув требуемогорезультата и застыв на этом уровне (в случае автомобиля это частичная победа над пространством вовтором аспекте), в дальнейшем лишь коннотирует эту неподвижную структуру, все болеезахлестываемую всякого рода субъективными мотивациями (регресс в третьем аспекте). И тогдаавтомобиль, например, утрачивая свою динамику как технического изделия (регресс в первомаспекте), начинает не-подвижно-взаимодополнительно соотноситься с домом: дом и машина составляютзамкнутую систему, психически нагруженную условными человеческими значениями, так что машина,вместо того чтобы служить фактором отношений и обмена между людьми, всецело превращается впредмет чистого потребления. «Не только старые технические формы тормозили собой развитиенеотехнической экономики, но и новейшие изобретения нередко содействовали тому, чтобыподдерживать, подновлять и стабилизировать структуру устаревшего строя» (Мамфорд, с. 236).Автомобиль уже не устраняет преграды между людьми - напротив, люди делают эти самые преграды егонагрузкой. Побежденное пространство разделяет их еще более непроходимо, чем непобежденное ^ 1 .
^ 1 В этом смысле понятно, что и кино и телевидение прошли или проходят мимо своих грандиозныхвозможностей «переменить жизнь». Как пишет Эдгар Морен («Кино и человек воображаемый», с. 15),«никого не удивляет, что кинематограф с самого своего рождения круто отошел от своих очевидныхнаучно-технических задач, вступил в стихию зрелищ и превратился в «кино»... Бурный подъем «кино»обернулся атрофией таких его потенций, которые могли бы показаться вполне естественными». И далееон показывает, каким образом медлительность технических нововведений в кинематографе (освоениезвука, цвета, объемности) связана с его эксплуатацией как потребительского «кино».!
137
нравов технический прогресс получает новый облик, предстает как единственная надежная ценность,как высшая инстанция нашего общества; тем самым получает оправдание и весь строй производства.Под прикрытием морального противоречия уходят, таким образом, от противоречия реального,состоящего в том, что современная система производства, работая для реального технологическогоразвития, сама же ему и противится (а тем самым противится и перестройке социальных отношений).Миф об идеальной конвергенции техники, производства и потребления прикрывает собой всевозможныепротиво-целесообразности в политике и экономике. Да и вообще, как может система техническихсредств и вещей гармонически развиваться, в то время как система отношений между производящими ихлюдьми переживает стагнацию или регресс? Люди и техника, потребности и вещи взаимноструктурируют друг друга - к лучшему или к худшему. В ареале той или иной данной цивилизацииструктуры индивида и общества связаны с технико-функциональными особенностями едва ли неуниверсальным законом. Он действует и в нашей технической цивилизации: техника и вещи страдают оттой же порабощенности, что и люди, - процесс их конкретного структурирования, то есть объективныйтехнический прогресс, страдает от тех же задержек, отклонений и отступлений назад, что и процессконкретной социализации человеческих отношений, то есть объективный социальный прогресс.
Вещи как бы болеют раком: безудержное размножение в них внеструктурных элементов, сообщающее вещиее самоуверенность, - это ведь своего рода опухоль. А между тем именно на таких внеструктурныхэлементах (автоматике, аксессуарах, несущественных отличиях) зиждется вся система моды иуправляемого потребления ^ 1 . Именно к ним, как к своему завершению, стремится техническаяэволюция. В них вещь, изначально перенасыщенная, внешне пышущая здоровьем в своих метаморфозах,истощается в судорожно-броских изменениях формы. По словам Льюиса Мамфорда («Техника ицивилизация», с. 341 ), «с точки зрения техники перемены в форме и стиле суть признаки незрелости.
^ 1 См. ниже, «Модели и серии».
138
Они знаменуют собой переходный период. Капитализм же ^ 1 сделал этот переходный периодпостоянным». В качестве примера он приводит тот факт, что в Соединенных Штатах после героическойэпохи 1910-1940 годов, когда появились на свет автомобиль, самолет, холодильник, телевизор ит.д., новые изобретения практически прекратились. Вещи улучшались, совершенствовались, по-новомуоформлялись - делались привлекательнее, но без структурных нововведений. «Главное препятствие кдальнейшему, более полному развитию машины, - продолжает Мамфорд, - состоит в том, что вкус и модасвязываются с расточительством и коммерческой выгодой» (с. 303). Действительно, с одной стороны,второстепенные усовершенствования вещей, их усложнение и введение новых систем (систем безопасности, престижа) поддерживают в обществе иллюзию «прогресса», скрадывая необходимостьболее глубоких преобразований (это, так сказать, «реформизм» вещей). С другой стороны, мода,беспорядочно приумножая вторичные системы, является царством случая и вместе с тем бесконечногоповторения форм, где, следовательно, и концентрируется максимум коммерческих поисков. Междувертикалью техники и горизонталью прибыли, между непрестанным процессом превосходящих друг другатехнических изобретений и замкнутой системой вещей и форм, повторяющихся в интересах производства,существует фундаментальная противопоставленность.
Здесь-то и сказывается то, что вещи призваны служить заменой человеческих отношений. В своейконкретной функции вещь - это разрешение некоей практической проблемы. В несущественных же своихаспектах это разрешение некоего социального или психологического конфликта. Именно таковасовременная «философия» вещи у Эрнста Дихтера, пророка исследований мотивации: она сводится кубеждению, что любое напряжение, любой индивидуальный или коллективный конфликт разрешимыпосредством некоторой вещи («Стратегия желания», с. 81). Как на каждый день в году есть свойсвятой - так и для каждой проблемы есть своя вещь;
^ 1 Безусловно, для целого исторического периода влияние капитализма было здесь решающим. Но сдостижением известного уровня технической эволюции и доступности изделий и благ все становится нестоль ясно.
139
главное - в нужный момент изготовить ее и выбросить на рынок. Если Дихтер видит в этом идеальноерешение проблем, то Л.Мамфорд с большим основанием усматривает здесь решение вынужденное икритически рассматривает всю нашу цивилизацию через подобную концепцию вещи и техники как подменычеловеческих конфликтов: «Механическая организация зачастую представляет собой временную идорогостоящую замену настоящей социальной организации или же здоровой биологической адаптации» (с.244). «В некотором смысле машины санкционируют собой неэффективность общества» (с. 245). «Внашей цивилизации машина отнюдь не является знаком могущества социального строя, но знаменуетнередко его бессилие и паралич» (с. 366).
Нелегко определить, во что обходится обществу в целом такое отвлекающее действие техники (рабскизависимой от моды и форсированного потребления) по отношению к реальным конфликтам ипотребностям. Эти потери колоссальны. Если обратиться к примеру автомобиля, то сегодня труднодаже представить себе, каким он мог бы стать потрясающим орудием перестройки человеческихотношений, обеспечивая покорение пространства и стимулируя структурное преобразование целого рядатехнических процессов; однако он очень скоро оказался отягощен паразитарными функциями престижа,комфорта, бессознательной проекции и т. д., которые затормозили, а затем и вовсе заблокировалиразвитие его функции человеческого синтеза. Сегодня эта вещь находится в полной стагнации. Всеболее абстрагируясь от своей социальной функции транспортного средства, все более замыкая этуфункцию в рамках архаических пережитков, автомобиль переделывается, перестраивается ипреображается в безумном темпе, но в непреодолимых пределах раз навсегда данной структуры. Настадии автомобиля способна остановиться в своем развитии и целая цивилизация. Следует разграничивать три уровня, на которых параллельно происходит эволюция:
- техническое структурирование вещи (конвергенция функций, их интеграция, конкретизация,экономия),
- параллельное структурирование мира и природы (победа над пространством, контроль над энергией,моби-
140
лизация материи; все большая информированность, взаимосоотносительность мира),
- структурирование человеческой практики, индивидуальной и коллективной, в сторону все большей«относительности» и мобильности, открытая интеграция и «экономия» общества аналогично тому, чтопроисходит в передовых технических изделиях. В таком случае приходится констатировать, что привсей несогласованности, связанной с собственной динамикой каждого из этих трех уровней, ихразвитие по сути синхронно замедляется или же замирает. Техническое изделие, достигнув требуемогорезультата и застыв на этом уровне (в случае автомобиля это частичная победа над пространством вовтором аспекте), в дальнейшем лишь коннотирует эту неподвижную структуру, все болеезахлестываемую всякого рода субъективными мотивациями (регресс в третьем аспекте). И тогдаавтомобиль, например, утрачивая свою динамику как технического изделия (регресс в первомаспекте), начинает не-подвижно-взаимодополнительно соотноситься с домом: дом и машина составляютзамкнутую систему, психически нагруженную условными человеческими значениями, так что машина,вместо того чтобы служить фактором отношений и обмена между людьми, всецело превращается впредмет чистого потребления. «Не только старые технические формы тормозили собой развитиенеотехнической экономики, но и новейшие изобретения нередко содействовали тому, чтобыподдерживать, подновлять и стабилизировать структуру устаревшего строя» (Мамфорд, с. 236).Автомобиль уже не устраняет преграды между людьми - напротив, люди делают эти самые преграды егонагрузкой. Побежденное пространство разделяет их еще более непроходимо, чем непобежденное ^ 1 .
^ 1 В этом смысле понятно, что и кино и телевидение прошли или проходят мимо своих грандиозныхвозможностей «переменить жизнь». Как пишет Эдгар Морен («Кино и человек воображаемый», с. 15),«никого не удивляет, что кинематограф с самого своего рождения круто отошел от своих очевидныхнаучно-технических задач, вступил в стихию зрелищ и превратился в «кино»... Бурный подъем «кино»обернулся атрофией таких его потенций, которые могли бы показаться вполне естественными». И далееон показывает, каким образом медлительность технических нововведений в кинематографе (освоениезвука, цвета, объемности) связана с его эксплуатацией как потребительского «кино».!
