Другой просто бросающийся в глаза момент. Игра как-то подозрительно похожа на процесс откровенной эксплуатации, даже на отлов рабов, я бы сказал. Ведь можно было бы в игре использовать человечков, образы людей, которых надо искать, отлавливать и потом использовать для своего удовольствия, но… это, наверное, было бы слишком откровенно))), слишком честно))) Гораздо спокойней будет иметь дело с «монстриками»))) Лицемерие — оно куда привычнее…)))
С другой стороны, я хорошо понимаю, что, возможно, мы имеем дело с симулякрами, а значит нет смысла говорить о реализации реального стремления эксплуатировать других, враждебности и т. д. Мир симулякров, игра симулякров — это игра знаков, чистая зрелищность безо всякого содержания, смысла или скрытых мотивов. Возможно покемон го является просто очередным продуктом капиталитического общества потребления зрелищ и симулякров, таким же бессмысленным как и все остальное. Короче, не знаю, и этот вопрос я бы оставил открытым. Про эксплуатация я писал все-таки скорее не без доли иронии, а вот первый тезис, бодрийяровский, тут уже все серьезно, на мой взгляд.
Касательно «бегства от реальности». Ну да, можно и это стандартное обвинение вспомнить. Но только бегут-то не от реальности. Мы же не имеем доступа реальности вне так сказать соглашений по поводу того, как ее воспринимать. Да, я согласен с теми, кто считает, реальность это всегда результат общественного соглашения, или там результат процесса передачи информации, результат коммуникации (говоря упрощенно и кратко), поэтому бегут-то скорее от соглашений, от идиотских соглашений)), от коммуникации, которая становится исключительно командной, подавляющей и патогенной. Такое бегство сомнительно, на мой взгляд, но оно также является коммуникацией, оно также является естественной реакцией на мягко говоря противоречивый контекст. Поэтому и не может быть отброшено просто так, без системных изменений всей системы. Такие дела.
(Автор - скептик, игравший в компъютерные игры в середине и конце 90-х, но потом потерявший к ним какой-либо интерес)
Бодрийяр «Символический обмен и смерть»
"Созерцать невозможно; восприятие в кино фрагментируется на ряд последовательных кадров-стимулов, ответ на которые может быть только мгновенным «да» или «нет», — реакция сокращается до минимума. Фильм уже не позволяет задаваться вопросами о нем, он сам задает вам вопросы «в прямом изображении». Именно в этом смысле современные средства массовой информации, по Маклюэну, требуют от зрителя более непосредственной сопричастности3, непрестанных ответов, абсолютной пластичности (Беньямин сравнивает работу кинооператора с хирургической операцией: тактильность и манипулирование). Передачи должны уже не информировать, а тестировать и обследовать, в конечном счете — контролировать («контр-роль», в том смысле что все ваши ответы уже зафиксированы «ролью», заранее зарегистрированы кодом). Действительно, киномонтаж и кодировка требуют от воспринимающего осуществлять единый процесс демонтажа и декодировки. Поэтому любое восприятие таких передач оказывается постоянным экзаменом на знание кода.
Каждый кадр, каждая передача средств массовой информации, а равно и каждая из окружающих нас функциональных вещей служит
тестом — то есть они, в строгом соответствии со смыслом термина, активируют в нас механизмы ответа по стереотипам или аналитическим моделям. Сегодня вещь уже не «функциональна» в традиционном смысле слова — она не служит вам, она вас тестирует. Она больше не имеет ничего общего с былыми вещами, так же как и информация масс-медиа — с «реальностью» фактов. В обоих случаях вещи и информация уже являются результатом отбора, монтажа, съемки, они уже протестировали «реальность», задавая ей лишь те вопросы, которые им «соответствовали»; они разложили реальность на простые элементы, а затем заново сложили их вместе по сценариям регулярных оппозиций, точно так же как фотограф накладывает на сюжет свои контрасты, световые эффекты и ракурсы (это скажет вам любой фотограф: можно добиться чего угодно, главное — поймать объект в нужном ракурсе, в такой момент или с таким наклоном, которые сделают его точным ответом на моментальный тест фотоаппарата и его кода), точно так же как тест или референдум преобразуют любой конфликт или проблему в игру вопросов/ответов; реальность, которую вы тестируете, в ответ и сама тестирует вас с помощью такой же сети вопросов, и вы декодируете ее по тому же самому коду, который вписан в каждое ее сообщение или вещь, словно миниатюрный генетический код.
Уже самый факт того, что сегодня все предстает в виде набора или гаммы решений, — уже сам этот факт вас тестирует, так как требует от вас совершать отбор. Тем самым наш способ обращения с миром в целом сближается с чтением, с селективной расшифровкой — мы живем не столько как пользователи, сколько как читатели и отбиратели [lecteurs et sélecteurs], считывающие элементы. Но внимание: тем самым вы и сами постоянно подвергаетесь отбору и тестированию со стороны самого же средства информации. Как для обследования выбирают образец, так и все средства массовой информации пучками своих передач, то есть фактически пучками специально отобранных вопросов, выделяют и помещают в рамку определенные образцы воспринимающих индивидов. Осуществляя циклическую операцию опытной настройки и непрерывной интерференции, подобную деятельности нервных, тактильных и ретрактильных импульсов, которые обследуют объект короткими перцептивными вспышками, пока не сумеют его локализовать и проконтролировать, — они при этом локализуют и структурируют не реальные автономные группы, по социально-психологические образцы, моделируемые массированным действием их передач. Самым блестящим таким образцом является, конечно, «общественное мнение» — не ирреальная, по гиперреальная политическая субстанция, фантастическая гиперреальность, которая жива только благодаря монтажу и манипуляциям в ходе тестирования.
Последствия такого вторжения бинарной схемы «вопрос/ответ» невозможно рассчитать: им дезартикулируется любой дискурс, осуществляется короткое замыкание всего того, что в безвозвратно минувший золотой век являлось диалектикой означающего и означаемого, представляющего и представляемого. Нет больше объектов, означаемым которых была их функция, нет больше общественного мнения, отдававшего свой голос «представительным» представителям, нет больше реального вопроса, на который отвечают ответом (а главное, нет больше таких вопросов, на которые нет ответа)"
